Призрак жизни: как возник и погиб первый русский город в Заполярье - «Статьи о недвижимости»

Этот город сверкнул в русской истории XVII века, как яркая комета. От рождения до смерти Мангазеи прошло всего семь десятилетий — как раз одна человеческая жизнь. Первый русский город Заполярья, русский Клондайк, «золотая жила», к которой стремились лихие поморы, исчез с карты Сибири, превратившись в миф наподобие града Китежа. «Известия» — об удивительной и весьма поучительной судьбе легендарного города.

Сибирский дуализм

Обычно думают, что освоение Сибири началось с похода Ермака, который в конце XVI века проложил путь за Урал. Но это не совсем так, а может быть, и совсем не так. С того момента, когда организованную купцами Строгановыми частную экспедицию казаков поддержали царевы стрельцы, действительно начинается продвижение в Сибирь на государственном уровне, но промыслами и торговлей за Уралом русские люди стали заниматься гораздо раньше. Причем проникали они достаточно далеко на восток, видимо, до Окской губы. Например, в новгородском документе рубежа XV—XVI вв.еков «Сказание о человецех незнаемых в восточной стране и о языцех розных» сообщалось следующее:

«Сибирь в XVII веке: Сборник старинных русских статей о Сибири и прилежащих к ней землях».

Задолго до похода Ермака поморы уже прекрасно знали о богатствах низовьев рек Обь и Таз. Добирались они туда по «зырянскому пути», который также назывался «русский тёс» — направление было отмечено затесами на деревьях. Ходили и морским путем из основанного еще в 1498 годе в устье реки Печоры Пустозерского острога. В середине XVI века со слов русских моряков река Обь была отмечена на картах европейских географов, а в 1555 году английский мореплаватель Стивен Барроу слышал от поморов о морском пути в Обскую губу, как о деле давно и хорошо им известном. Знали о Мангазее и Строгановы. Служивший в Москве в начале XVI века и хорошо осведомленный о русских делах голландец Исаак Масса даже считал, что Строгановы разбогатели именно на торговле с народами, жившими в низовьях Оби («Сказания иностранных писателей о России», т. II, СПб.,1868). Известно, что приказчик Строгановых ездил в 1577 году в Мангазею сухим путем, а затем повторил это путешествие морем, причем, встретил там русских, отлично владевших языком местных народов, «знакомых с рекой Обью, так как посещали те места из года в год».

Существовал и еще один путь в Мангазею — речной. Пустозерцы поднимались по Печоре, а затем волоками проникали к устью Оби и вдоль морского берега в Таз и Мангазею. По пути они построили промысловые и торговые городки — Надымский в устье одноименной реки, Пантуев в устье Пура и несколько городков на реке Таз. Все это документально изучено еще в XIX веке и описано в работах замечательных русских и советских историков Сергея Федоровича Платонова, Юрия Владимировича Готье и Андрея Александровича Введенского, которые подробно занимались сибирской темой. Современные ученые считают, что первая поморская торговая фактория появилась в устье Таза уже в 1572 году.

Естественно, рано или поздно известия о сказочных богатствах Обской губы дошли и до Кремля. Есть летописное сообщение, что в начале 1598 года при царе Федоре Иоанновиче на основании этих сведений в «Мангазею и Енесею» был отправлен Федор Дьяков с товарищами «для проведывания этих стран и для обложения тамошних инородцев ясаком». Через год он вернулся и рассказал, что там давно объявились некие русские люди, которые уже собирают ясак от имени государя. Видимо, себе в карман. А вскоре в Кремле объявилась делегация кающихся пустозерских и вымячских купцов с челобитной, чтобы им позволили торговать в Мангазее и с обещанием платить все положенные подати в казну.

Одновременно он распорядился отправить в Обскую губу из Тобольска отряд под командованием князя Мирона Шаховского и стрелецкого головы Данилы Хрипунова с предписанием поставить острог, для того чтобы енисейскую и мангазейскую «самоядь» привести под государеву царскую руку и ясак с них ежегодно собирать. Отряд из ста человек добрался по Оби до Березова, где к нему присоединилось еще 50 казаков. Экспедиция вышла в Обскую губу, где немедленно попала в шторм. Кочи и лодки были разбиты, припасы намочены. А уже начались заморозки. Выручили дружественные «самоеды» — пригнали оленей и нарты. На них переложили груз, казаки сварганили лыжи и пошли берегом. Однако на пути отряд подвергся нападению «мангазейских самоедов» — 30 казаков погибли, князь Мирон был ранен. Остатки отряда добрались до Пантуева городка, где и зазимовали.

В следующем году поход подготовили более серьезно — построили 15 мореходных кочей, заготовили продовольствие, выделили две сотни человек. Руководили отрядом князь Василий Михайлович Рубец Масальский и воевода Савлук Пушкин. Вышли они из Тобольска весной 1601 года, как только спал снег, и к лету без приключений были возле впадения реки Мангазейки в Таз, где и приступили к сооружению острога. Возможно, чуть ранее туда пришли и перезимовавшие в Пантуевом городке остатки отряда Шаховского, либо они встретились по дороге.

Сохранился царский наказ воеводам Масальскому и Пушкину по поводу места основания новой крепости:

Г. Ф. Миллер, «История Сибири».

А когда место будет найдено, то «князю Василью и Савлуку, изыскав лутчее место и прося у бога милости … велети ставити острог, и башни, и в остроге всякие острожные крепости, и около острогу надолбы и поставить и укрепити острог накрепко, чтоб в нем впредь быти безстрашно».

«Златокипящая» Мангазея

Неизвестно, заложен ли был острог на месте поморской фактории или воеводы присмотрели новый участок. В любом случае лето-осень 1601 года можно считать точной датой закладки города Мангазея. Название это происходит от самоназвания обитавшего здесь рода «самоедов» — Мангаси. Небольшую реку, впадавшую в этом месте в полноводный Таз, поморы сначала именовали Лососевая (в некоторых источниках Осетровая), а потом стали называть Мангазейка.

За несколько лет были построены стены крепости протяженностью 280 м с пятью башнями — четырьмя глухими угловыми и одной проездной Спасской, высотой до 12 м. В кремле появились две церкви — Троицкая и Успенская, воеводский двор, съезжая изба (канцелярия), таможенная изба, гостиный двор, тюрьма, торговая баня, амбары и лавки, дома для семей стрельцов и служилых казаков. Рядом расположился посад, отделенный от крепости 50-метровым свободным пространством. Здесь были еще две церкви, склады, лавки, кабаки, бани, купеческие дома — всего более сотни строений. Избы, естественно, были бревенчатые, улицы города тоже имели деревянные мостовые. Население города состояло из 1,2 тыс. постоянных жителей, летом же оно доходило 3−5 тыс. человек. Был контингент служилый — воевода и его помощники, голова и подъячий таможенные, два подъячих съезжей избы, палач, сторожа, толмачи, казаки и стрельцы. Это 100−150 человек. Остальные — купцы и приказчики, промысловики, ремесленники, скупщики, кабатчики, лавочники. Жили в городе и крещеные ненцы, большинство женского населения тоже было местного происхождения.

Мангазею смело можно назвать cибирским Клондайком, не случайно в источниках ее часто называли «златокипящей». Только роль золота здесь играла «мягкая рухлядь» — пушнина. Ежегодно отсюда в европейскую Россию уходили тысячи шкурок соболя, черно-бурой лисы, бобра и другого зверя. Часть шла в виде собранного с местных племен ясака, другая от промыслов или в результате торговли с теми же местными охотниками. Ясак был вполне посильный — обычно две шкурки со взрослого мужчины, поэтому ненцы (их тогда называли «самоеды») относились к этому спокойно. Добывали они гораздо больше, и остаток меняли на привозимые товары и продукты. Купцы зарабатывали на скупке мехов и на снабжении городка необходимыми продуктами и товарами — сельским хозяйством в вечной мерзлоте заниматься было невозможно, поэтому мука, крупы, соль и прочие важнейшие продукты были привозными. В Мангазейской земле появились представители крупнейших северных торговых домов — «именитых гостей» Усовых, Ревякиных, Федотовых, Гусельниковых, Босовых и других.

Историк Петр Никитич Буцинский приводит такие подсчеты. В Москве шкурка «седого» соболя стоила от 5 до 20 рублей, чернобурка — до 100 рублей. Если охотник привозил товара, скажем, на 100 рублей, то:

П. Н. Буцинский, «К истории Сибири. Записки Императорского Харьковского университета».

Поморы быстро освоили морские пути к Мангазее как от Пустозерска, так и от Архангельска, и основной товарооборот шел именно этим морским путем. Участвовали в нем и купцы других регионов — ярославские, вологодские, пермские. На юг к Тобольску отправлялись лишь казенные караваны с ясаком. Этот путь был очень опасным из-за тягот мореплавания в Обской губе, к тому же занимал куда больше времени — в среднем 13 недель против 5−7 через северный Мангазейский ход.

Мангазея быстро стала не только крупнейшим торговым центром, но и опорной базой для освоения новых земель. Отсюда уходили отряды первопроходцев для обследования неизвестных территорий на Таймыре, в низовьях Енисея. Выходцами из Мангазеи была открыта Якутия и составлена первая карта реки Лены. Город рос, процветал и богател, что доказывают находки современных археологов — заморские ткани, монеты, тонкой работы шахматные фигуры и т. д. В Мангазее витал дух свободного предпринимательства, а сложившиеся рыночные отношения были выгодны всем и давали возможность городу безболезненно переживать трудные зимы. Правда, государевы воеводы и таможенники жаловались, что местные охотники лучшие шкуры продают, а на ясак отдают остатки, но это компенсировалось доходами от приезжающих купцов — каждый «гость» платил торговую пошлину, владельцы бань, трактиров и питейных изб — откупные, да и за вывозимый мех в казну шла десятина. Судя по документам Сибирского приказа, поступления от различных сборов из Мангазеи вдвое превышали ясачную дань с немногочисленного местного населения.

Под страхом смертной казни

Все изменилось после окончания Смуты и воцарения Романовых — в 1619 году вышел царский указ о полном запрете морской торговли между Архангельском и Мангазеей.

Инициатором столь странного решения выступил тобольский воевода князь Иван Семенович Куракин, который еще тремя годами ранее доносил царю Михаилу Федоровичу о желании иноземцев проникнуть в Мангазею и далее к Енисею. Сведения эти были бездоказательными, но в Кремле призадумались. Страна после смуты была ослаблена, к большой войне не готова. Сильный противник мог бы захватить богатые северные земли, другое дело, что желания такого иноземцы не проявляли. Конечно, их интересовала возможность попасть морем в Китай и Японию, но Северный морской путь будет покорен лишь в XX веке.

Переписка между Тобольском, Казанью и Москвой шла несколько лет. Мангазейские купцы и воеводы тоже участвовали в ней, пытаясь доказать выгодность поморской торговли. Но чиновничьи доводы оказались сильнее коммерческой логики или победило традиционное «как бы чего не вышло». Окружение Романовых плохо понимало суть происходящего, а людей, знакомых с сибирскими проблемами, за годы Смуты во власти не осталось. В итоге в Москве решили предоставить принятие решения самому Куракину, хотя в Смуту он выступал на стороне Сизигмунда III и в Сибирь был отправлен в почетную ссылку. В грамоте, написанной от имени молодого царя, говорилось:

В итоге в 1619 году вышел царский указ о полном запрещении морской торговли между Архангельском (и Пустозерском) и Мангазеей под страхом смертной казни. Для обеспечения указа предлагалось поставить заставу на Ямале, возле волока у реки Мутной.

Существовала ли опасность иностранного вторжения в сибирские земли — бог весть. Иноземные купцы отлично зарабатывали, скупая пушнину в Архангельске, где она всё равно была многократно дешевле, чем в Европе. Торговля приносила огромные барыши, и лезть в труднодоступные земли им никакого резона не было. А ряд попыток, закончившихся трагедией, — гибель экспедиций Хью Уиллоуби и Виллема Баренца — охладил пыл даже самых отчаянных авантюристов. Зато теперь весь пушной товарооборот шел через Тобольск, а значит, местные чиновники получили источник для обогащения. Еще одна причина, побудившая закрыть Мангазейский ход, могла заключаться в том, что после Смуты в России осталось много людей, стремившихся по тем или иным причинам избежать общения с властью: должников, дворян и казаков, воевавших на проигравшей стороне, или беглых крепостных крестьян. Практически неконтролируемый властями северный ход мог дать им возможность раствориться в бескрайней Сибири.

Заставу на реке Мутной приказали организовать мангазейскому воеводе, но он это поручение проигнорировал. Потом это попытались сделать посланные из Тобольска казаки, но не смогли — зимовка на Ямале оказалась слишком тяжким испытанием. Впрочем, этого и не требовалось — торговля через Мангазейский ход постепенно замерла. В 1630-е годы в «отписке» сибирского воеводы в Москву говорилось, что «в Тобольску знатцов, кто б водяной путь старой дороги из Мангазеи рекою Тазом на Зеленую и на Мутную реку да на Карскую губу и большим морем к Арханьилскому городу и на Пустоозеро подлинно знал, нет, роспросить некого».

Осень Мангазеи

Без участия поморов жизнь в Мангазее стала меняться, а привычный товарооборот был нарушен. Хотя по-прежнему били зверя, собирали ясак, торговали шкурами, но уже в основном под контролем государевым. А как только свободная поморская торговля сошла на нет, сразу возникла проблема со снабжением. Раньше всё доставляли поморы — промысловики заказывали поставки заранее, а воеводы оплачивали припасы для своих людей из доходов от таможенных, ясачных и прочих сборов. Всем было выгодно, конкуренция позволяла искать баланс цен. Но у сибирских купцов, видимо, не было возможности или резона привозить в Мангазею съестные припасы. Да и дорога от Тобольска гораздо дольше и опаснее. А «служилых» и их семьи нужно было кормить. Властям приходится организовывать хлебные караваны, которые регулярно терпели бедствие из-за встречного ветра в Обской губе. Казенное снабжение оказалось менее эффективным и надежным в сравнении со свободным рынком, и в еще недавно цветущей Мангазее регулярно стал возникать голод.

Да еще на рубеже 1630-х годов начались внутренние распри: рассорились два мангазейских воеводы — Андрей Палицын и Григорий Кокорев. Сначала писали друг на друга жалобы, но потом дошло до настоящей войны: один со своими людьми заперся в крепости, другой сел в посаде. Крепость осадили, там люди стали умирать от голода. Но у осажденных были пушки, и они стали палить по домам и кочам промышленников. Немало людей погибло, прежде чем воевод отозвали. Впрочем, это был лишь эпизод, и, скорее всего, корни его тоже лежали в истощении «кормовой базы» начальства.

Беднели не только люди, но и леса. Пушного зверя изрядно выбили, местные охотники и русские промысловики стали уходить дальше на восток. Мангазея пустела и слабела. Уже в 1650-е годы воеводы просили разрешения оставить город на реке Таз и перебраться на восток, к Енисею. Лишь в 1672 году, после многолетней переписки, в Москве их услышали, и небольшой отряд остававшихся служилых людей перебрался в Новую Мангазею. Сегодня это город Туруханск у впадения реки Тунгуски в Енисей.

«Тахаравы харад» — «Разрушенный город»

Мангазея на 200 лет погрузилась в небытие. В России о ней почти забыли, а местные жители называли это место «Тахаравы харад» — «Разрушенный город». Но в середине XIX века, когда историки всерьез занялись изучением архива Сибирского приказа, стало очевидно, что это не легенда наподобие града Китежа, а вполне реальное поселение. Правда, некоторое время оно было как бы виртуальным, поскольку добраться до него было чрезвычайно сложно.

Первым на руины Мангазеи наткнулся исследователь Севера Юрий Иванович Кушелевский в 1862 году. «Я видел очень заметные следы некогда существовавших зданий города Мангазеи, а у обрушившегося берега реки Таз нависший над водой огромной величины гроб из лиственных досок», — писал он. В 1900 году здесь побывал русский путешественник В. О. Маркграф, исследовавший земли по Оби и Енисею. В письме Географическому обществу, которое финансировало его экспедицию, он сообщал: «На месте, где значится “часовня”, из высокого берега, подмываемого рекою, обнажаются бревна подвальных построек некогда бывшего здесь города Мангазеи. У подошвы берега жители находят изредка металлические предметы».

В августе 1914 года биолог из Омска И. Н. Шухов составил первый план городища, точнее, видимой его части. Это свидетельство оказалось весьма ценным, поскольку река постоянно подмывала крутой берег и остатки городища постепенно уходили в воду. Следующее поколение ученых уже не могло увидеть некоторые постройки, но они сохранились на плане Шухова.

В 1946 году Арктический научно-исследовательский институт направил в низовье Оби и Таза специальную археологическую экспедицию в составе четырех человек под руководством В. Н. Чернецова. Прибыли они на место в сентябре и до зимы успели лишь описать памятник и собрать подъемный материал. В числе доставленных в Санкт-Петербургский (тогда Ленинградский) Музей Арктики находок были кости домашних животных (коровы и свиньи), керамика, железные предметы — ножи, гвозди, сапожные подковы, петли от котла, часть двери, засовы. Были найдены фрагменты оловянного бокала, обломок китайского фарфорового сосуда, разноцветное стекло, фаянс, русские деньги времен Ивана IV, Михаила и Алексея Романовых и монеты нюрнбергской чеканки, свинцовые пули и предметы одежды, удивительным образом сохранившиеся благодаря вечной мерзлоте.

«Это было прочно обжитое место, — писал он, — где русские стремились создать привычный для них уклад хозяйства. Мангазея жила не только привозными товарами, хотя основной удельный вес в Мангазее имела всё же торговля с поразительно широким для своего времени и места размахом».

В 1970-е годы в Мангазее работала экспедиция профессора М. И. Белова, которая собрала большой объем материала о жизни заполярного города. Собственно, работа этой экспедиции обеспечила прорыв в знаниях о «сибирском Эльдорадо». В XXI веке работы на этом совершенно уникальном памятнике возобновились, их ведет НПО «Северная Археология». Возможно вскоре ученым удастся пролить свет на некоторые темные пока страницы ранних этапов освоения Сибири русскими поселенцами.